ГРАЖДАНЕ СССР ГРАФЫ КАМЕНСКИЕ
Русские аристократы на службе у советской власти
Николай Каменский
85
лет назад, в 1917 г., в России произошла Февральская революция, свергнувшая
монархию и одновременно ставшая первым звеном в цепи эпохальных событий, которые,
бесспорно, сказались на развитии мировой истории, потрясли до основания недавно
еще великую империю, изменили судьбы всех народов, ее населявших, каждого
человека, жившего на территории от Петрограда до Владивостока...
Об авторе: Николай Николаевич Каменский
- кандидат экономических наук, участник Великой Отечественной войны.
Каменские ведут счет своим
предкам с XII в. Среди них - Ратша - правая рука великого киевского князя
Всеволода Ольговича, его тиун (1146 г.), управляющий хозяйством. И, кстати,
также пращур нашего великого поэта Александра Пушкина. Сын Ратши, будучи избран
на новгородском вече посадником (1169 г.), прославился строительством
оборонительных укреплений вокруг господина Великого Новгорода. А еще среди
предков Каменских - Гаврила Олексич, сподвижник Александра Невского, героически
сражавшийся в Невской битве (1240 г.) и павший смертью храбрых под Изборском
(1241 г.). Вся Россия знала фельдмаршала графа Михаила Каменского (1738-1809
гг.) и двух его сыновей-генералов - Сергея и Николая. Последний был
главнокомандующим русской армией (1811 г.) во время Русско-турецкой войны
1806-1812 гг.
Все Каменские верой и
правдой служили в первую очередь не князьям, царям, императорам, а державе
российской. И гордились тем, что они - Каменские. Среди потомков старинного
русского дворянского рода были и те, кто остался после Октябрьского переворота
1917 г. в России.
РУССКИЙ ГЕНЕРАЛ И ЧК-ОГПУ
Дед мой, Сергей Николаевич
Каменский родился 13 марта 1868 г. в Чернигове. Год убиения императора Александра
II застает юного графа в Вяземской классической гимназии (1881 г.) Затем он
студент математического факультета Московского университета.
Его военная карьера
начинается с поступления в Московское юнкерское училище, из стен которого он
вышел в чине подпоручика (1892 г.). Молодой граф служит в артиллерии, успешно
заканчивает Николаевскую академию Генерального штаба и "за отличные успехи
в науках" производится в капитаны (1900 г.). Для прохождения дальнейшей
службы он прибыл в г. Вильно и уже не один, а с молодой женой - Татьяной
Александровной, урожденной Гартвиг, и с двумя детьми - дочерью Ириной и сыном
Николаем. Моя тетушка Ирина Сергеевна фон Раабен (по мужу) впоследствии
вспоминала: "Отец был необыкновенным по доброте человеком, его любили все
- дети, прислуга, солдаты..."
С началом Русско-японской
войны 1904-1905 гг. граф находится в Маньчжурии (1904) и принимает активное
участие в боевых действиях, обращая на себя внимание своим бесстрашием: штабной
офицер, он для уточнения обстановки часто оказывается непосредственно под огнем
врага. Впрочем, итоги кампании Сергей Николаевич оценивал весьма скептически.
"Это воевали макаки с кое-каками", - не раз говорил он. Послужной
список графа Каменского в тот период наполнен перечислением поисков, рекогносцировок,
разведок, стычек, боев. Но таково было его военное счастье - он ни разу не был
ранен. Кавалер многих наград, он имел различные ордена (всего их насчитывалось
13). После окончания Русско-японской войны его направили в Финляндию, где он
ведал передвижением войск по всем транспортным путям на ее территории до 1914
г. включительно.
"Когда началась Первая
мировая война, - вспоминает дочь Сергея Николаевича, - родители жили в
Гельсингфорсе. Отец в чине полковника в первый же день войны отправился на
фронт..." Сведения о его участии в боях довольно скупы. Известно лишь, что
и на сей раз он, по его словам, "пулям не кланялся", хотя и был ранен
только один раз и нетяжело (1915 г.). После успешно завершенных операций он
производится в генерал-майоры (1916 г.). Воевал он в Галиции под началом
знаменитого полководца генерала от кавалерии Алексея Брусилова. Оправившись
после ранения, Сергей Николаевич возвращается в строй. Летом 1917 г. его
представляют к производству в генерал-лейтенанты и к награждению четырнадцатым
по счету орденом - Св. Георгия 4-й степени, но получить ничего этого он не
успевает...
Грянула Октябрьская
революция, и наступили новые порядки. Сергей Николаевич, убежденный монархист,
тем не менее решает, несмотря ни на что, служить своему Отечеству и разделять с
ним все трудности. Он собирается выехать в Петроград, где находится, кстати, и
семья. Но солдаты его останавливают: "Мы уж лучше, ваше сиятельство, вас
проводим".
В дивизии его любили за то,
что ценил ратный солдатский труд, был прост в обращении. И вот он направился во
взбаламученную столицу под добровольным "конвоем", который уберег его
от возможной расправы: ведь повсюду происходили самосуды, убивали лишь за то,
что у тебя генеральские или офицерские погоны. Но Сергей Николаевич был доставлен
в Петроград целым и невредимым. Сохранилось свидетельство, выданное ему
комитетом, ведающим документацией о ранениях, где он все еще именуется (в марте
1918-го!) "генерального штаба генерал-майор граф Каменский". В этом
же году его привлекали к реорганизации Генштаба в качестве члена Высшей военной
инспекции Рабочей и Крестьянской Красной армии Российской Федеративной
Советской Республики. Одновременно начал преподавать в Академии ГШ (1919 г.). А
в упомянутой выше инспекции возглавлял комиссии по проверке военных сообщений
(1920 г.) и по расходованию денежных средств (1921 г.).
Каменский, безусловно,
справлялся со своими обязанностями. Но не это интересовало пламенных
большевиков-комиссаров. Сергея Николаевича как "военспеца из бывших"
начали вытеснять со всех его должностей. И вот профессионал, владеющий всеми
тонкостями штабной работы, имеющий высшее военное образование, свободно
владеющий несколькими иностранными языками, в свои 55 лет оказался ненужным
социалистической стране.
А тут еще аресты один за
другим, в промежутках между которыми он еще как-то пытался устроиться: ученый
хранитель Музея армии и флота (1923 г.), преподаватель военного дела в
техникуме (1926 г.). Приходили же за ним трижды. В первый раз (1924 г.) держали
недолго, вскоре выпустили. На четвертушке бумаги (разделена еще и пополам
вертикальной чертой), именуемой "Выпиской из протокола особого совещания
при Коллегии ОГПУ", указано, что он освобождается досрочно. Затем - новый
арест и выход из тюрьмы после отбывания срока (1927 г.). Потом еще арест (1929
г.) и новое, третье, освобождение (1933 г.).
По тогдашним меркам, все
обошлось вполне благополучно: он жив и даже вернулся в семью. Правда, при
обыске были отобраны ценные семейные реликвии, но доказать сие трудно, так как
в протоколе говорится, например, что икона "в окладе из красного
металла" изымается как предмет враждебный. Да и кто будет хлопотать?
Впрочем, такой человек нашелся: им стал сам Сергей Николаевич. В промежутках
между "посадками" он требует восстановить моральный и материальный
ущерб, вернуть ему предметы из фамильного достояния - "неконфискованные",
как подчеркивалось в заявлениях. В ответ появляется на свет выписка из
протокола судебного заседания коллегии ОГПУ с резолюцией: "...Отобранные у
Каменского С.Н. ценности - конфисковать..."
Вспоминает Ирина Сергеевна:
"Мать, переживая все эти несправедливости, теряла то мужество, которое
проявляла раньше, и хождения по мукам - запросы, просьбы... выпали на мою
долю". Как-то раз Сергей Николаевич получил помощь с неожиданной стороны.
В коридорах ОГПУ, рассказывал он, его случайно узнал бывший слушатель военной
академии и обратился к своим коллегам-чекистам: "Это же Сергей Николаевич,
он у нас преподавателем был "на ять" (высшая похвала на лексиконе тех
лет). Да и сам Сергей Николаевич держался на допросах с ироническим
достоинством, обращался со следователями, по его словам, как со сбитыми с толку
красноармейцами: заполнял анкеты на свой лад, редактировал протоколы допросов.
Во фразу "...арестован как участник монархической контрреволюционной
организации с целью поддержания мировой буржуазии" вставил перед словом
"участник" уточнение "предполагаемый". "Что вы там
опять в ем протоколе исправляете, ведь этих лиц вы знаете", - как-то в
отчаянии воскликнул очередной следователь. "Знал", - уточнил дед.
Сохранилась анкета тех лет,
в которой на вопрос, кто он - рабочий, крестьянин, служащий, "или",
Сергей Николаевич, зачеркнув по очереди все это, включая "или",
дописал "преподаватель".
Выйдя из тюрьмы, он,
67-летний пенсионер, и наша бабушка решили в расчете на лучшую долю покинуть
Москву и устремились ("Как беженцы", - горько шутил дед) к далекому
черноморскому побережью, в неприметный городок Геленджик (1935 г.). Там старики
вроде бы нашли спокойное место. Сергей Николаевич устроился кассиром в морской
порт, затем бухгалтером в больнице. А летом принимал у себя свою любимую внучку
Марию и двоих внуков - Валю и меня - Нику (таково было мое домашнее имя). Для
нас, детей, это были золотые годы. Но они были недолговечными.
Началась Великая
Отечественная война. Уехала в Москву Мария. Ушли на фронт оба внука, из которых
один - Валя - потом погибнет. Под угрозой Новороссийск - он оказался в полосе
главного удара немецких войск. Штабы военных соединений перебрались в
близлежащий Геленджик. И о 73-летнем графе Каменском вспомнило областное
управление НКВД. "Вы действительно генерал царской армии?" - спросил
уполномоченный, разглядывая Сергея Николаевича с нескрываемым любопытством, и,
получив утвердительный ответ, добавил: "А вот тут на вас целое дело
пришло". И сообщил о решении депортировать его с супругой из прифронтовой
полосы в тыл. Сергея Николаевича высылают в Караганду.
Похоронив в Казахстане
верную спутницу жизни - нашу бабушку, Сергей Николаевич после окончания войны
вернулся из ссылки, извлек из геленджикской земли закопанные - в который раз! -
фамильные документы и перебрался к дочери в Москву (1945 г.). Он не заполнял
анкет, не устраивался больше на службу. Но вел очень активный образ жизни.
Работал в библиотеках над историей рода Каменских, вел обширную переписку с
родственниками, однополчанами. И всюду в любую погоду ходил пешком. В возрасте
83 лет он заболел плевритом. Организм долго боролся с болезнью, но она
оказалась роковой. 1 февраля 1951 г. графа Сергея Николаевича Каменского не
стало. Его отпевали в церкви Воскресения Словущего в Брюсовском переулке и
похоронили на кладбище Донского монастыря, поставив на могиле каменный крест.
Для меня и сейчас, через
много лет после его упокоения, дед мой Сергей Николаевич остается образцом
человека и патриота - в лучшем, высшем понимании этого слова. Представителем
элитного слоя российского общества - дворянства. Обладателем лучших его качеств
- образованности, воспитанности, готовности служения Отечеству. Я хорошо помню
его. Невысокого роста, плотный, с ежиком седых волос на голове, с пушистыми
усами. Густые брови его были как бы вопросительно приподняты, и из-под них
глядели на собеседника живые блестящие глаза. Он носил китель или френч
полувоенного покроя. Садясь за стол, по-старинному затыкал салфетку за
воротник. Не курил и почти не пил. Но толк в хорошей кухне знал. Нас, детей,
часто брал с собой в пешие походы по окрестностям Геленджика: вдоль морского
побережья или в горы, к дольменам - древнейшим сооружениям из огромных каменных
плит. Проявлял в пути завидную выносливость, а ведь ему тогда было за
семьдесят. На привалах, чтобы подбодрить нас, читал стихи, особенно любимого им
Алексея Константиновича Толстого. Его веселый тон и настрой отнюдь не побуждали
нас к фамильярности. Дед, когда хотел сделать замечание, всегда иронизировал.
"Руки перед едой будешь мыть или считаешь это буржуазным предрассудком? -
спрашивал меня, приятно грассируя. Это его качество - умение разрядить
недоразумение юмором - восхищает меня и сейчас. Боже мой, сколько же этих
недоразумений было в его долготрудной, но гордой жизни...
ВОСПИТАННИК ПАЖЕСКОГО
КОРПУСА - ПОДПОЛКОВНИК ГРУ
Граф Николай Сергеевич
Каменский родился 28 сентября 1898 г. в Санкт-Петербурге. Единственный мальчик
в семье, он получил хорошее домашнее воспитание. Но вскоре, по воспоминаниям
его сестры Ирины Сергеевны, "нас... отдали в закрытые учебные заведения...
отцу всегда хотелось, чтобы его дети учились в привилегированных учебных
заведениях - я в Смольном институте, а брат - в Пажеском корпусе..."
Вначале Николай окончил два класса Первого Александровского кадетского корпуса,
а затем в поступил в третий класс Пажеского корпуса (первых и вторых классов
там не было). Летом 1917-го его воспитанники были включены в состав отрядов
юнкеров, направляемых на защиту Зимнего дворца. В списках своих
девятнадцатилетних ровесников отец фигурировал как "граф Николай Каменский
4-й".
Поддерживала ли эта
монархическая молодежь Временное правительство? Царило, скорее, другое
настроение: уверенность, что разрешить неустойчивое равновесие, в котором
оказалась Россия, нужно, как сказали бы сейчас, "цивилизованным путем
".
Отец - участник событий
октября 1917-го - письменных воспоминаний о них не оставил. Но из его скупых
реплик и из разрозненных мемуаров его современников вырисовывается трагическая
картина.
Юнкеров подняли по тревоге с
полной боевой выкладкой ранним утром и, раздав патроны, зачитали приказ
Главного штаба: "...явиться сейчас же в боевой готовности к Зимнему дворцу
для получения задач по усмирению элементов, восставших против существующего
правительства..." Юнкеров честно предупредили: "...решение выполнить
свой долг перед Родиной может оказаться последним решением в вашей
жизни..." Но никто не покинул строй...
Двинулись по направлению к
Зимнему. Город, объятый хмурым осенним туманом, казался спящим. Впрочем, в
казармах отдельных полков бодрствовали, но сохраняли нейтралитет "с целью
воспрепятствовать боевым стычкам между сторонами". Отряды прибывали к
Зимнему порознь, из разных районов столицы и в разное время. Одни в самый день
переворота, другие - за сутки, и командир одного такого отряда рассказывал
впоследствии, что в то раннее утро "во всем дворце не было ни души...
".
Один из юнкеров потом писал,
что его поставили в караул с двенадцати до двух часов ночи "у двери,
ведущей в зал заседаний правительства, рядом с кабинетом Керенского, который...
был в своем несменяемом коричневом френче...". Потом его же послали
разыскивать министра Кишкина, "руководившего защитой дворца". Юнкерам
из инженерных училищ было срочно поручено из штабелей дров, заготовленных для
предстоящих холодов, построить на Дворцовой площади баррикады. При расстановке
постов "юнкерам вменялось в обязанность самое осторожное обращение с
вещами, находящимися в комнатах дворца..." . А их было более тысячи, и
многие пришлось запереть.
Первой атаке подверглась
редкая цепь юнкеров, выдвинутая для защиты Зимнего снаружи. Толпы солдат и
матросов открыли беспорядочный огонь, и юнкерам пришлось отступить во дворец.
Вход в ворота преграждал захваченный броневик, который открыл по наступающим
меткий огонь. Женский батальон, успевший занять баррикады, тоже начал
отстреливаться. Атакующие толпы приостановились. Наступила заминка. Ею
воспользовались большевики, которые выслали парламентеров. Они обратились к
членам Временного правительства с предложениями о сдаче. В случае отказа
обороняющимся недвусмысленно угрожали "кровавой репрессией".
Между тем часть осаждавших
просочилась во дворец с черного хода, по лестнице, которая очень давно не
использовалась и о существовании которой никто не догадался предупредить
защитников Зимнего. Об этом им сообщила взволнованная сестра милосердия,
прибежавшая с верхнего этажа, где с 1915 г. размещался госпиталь. Начался
форменный "комнатный" бой. Теперь уже никто не знал, где нападающие,
а где защитники.
Революционных матросов
невозможно было остановить: они проникли в обширные царские винные погреба.
Началось "…поголовное пьянство… и грабят ценное историческое имущество,
рвут со стен гобелены, хватают ценный севрский фарфор, сдирают с кресел кожаную
обивку…", - свидетельствовал годы спустя один из бывших юнкеров.
Что же в это время
происходило на баррикадах перед дворцом? Они продолжали держаться. По ним
велась залповая стрельба, но "… женский ударный батальон отбивает
наседающих… крепко держит доступы к Дворцу…". Атакующие предпринимают
последний штурм. "…Пьяная ватага, почуяв за баррикадами женщин, старалась
вытащить их на свою сторону. Юнкера их защищали… большинство ударниц все же
попали в лапы разъярившихся матросов и солдат. Всего, что они с ними сотворили,
- я описать не могу - бумага не выдержит. Большинство были раздеты,
изнасилованы и, при посредстве воткнутых в них штыков, посажены вертикально на
баррикады".
А как же уцелевшие юнкера?
"Кому удалось скрыться и выйти из Зимнего - их искали после", -
констатирует очевидец.
Сестра отца - Ирина
вспоминала потом, как в ту тревожную ночь встретили Николая на улице и по
дороге домой умоляли снять погоны. Он отказался, и тогда погоны прикрыли
башлыком. Дни проходили в тревоге, в ожидании "возмездия". Оно не
заставило себя долго ждать. Списками защитников Зимнего "заинтересовались",
и вскоре группа вооруженных матросов и солдат вломилась в петербургскую
квартиру Каменских. От расправы отца спасла случайность. Незваные гости, стоя в
дверях, правильно назвали фамилию и имя, но перепутали отчество. "Нет тут
никакого Николая Петровича", - отрезала, не растерявшись, прислуга
Устинья, выталкивая пришельцев вон. Ее решительность заставила пришельцев
ретироваться (впоследствии Устинья осталась в семье домработницей).
Но жить дома бывшему пажу
было опасно. Сначала его скрывали в больнице: держали под чужой фамилией на
койке больного, умершего от тифа. Однако облавы шли и в больницах, поэтому из
Петрограда следовало поскорее уезжать.
Николай покинул родной город
и на полулегальном положении осел в Москве. Там ему, двадцатилетнему молодому
человеку, удалось поступить в Лазаревский институт восточных языков. Он
старался не привлекать к себе внимания, что было трудно из-за его удивительных
лингвистических способностей. "Знание языков давалось ему шутя", -
утверждала Ирина Сергеевна. В институте Николай нашел супругу. Это была его
однокурсница Римма Евгеньевна, урожденная Канделаки, дочь московского адвоката,
жившего на Пречистенке. Но для молодоженов обстановка в Первопрестольной также
становилась беспокойной; к тому же тесть-юрист не хотел признавать советского
права. И потому обе семьи переехали из Москвы в далекий Тифлис.
В Грузии, где советская
власть установилась позднее (1921 г.), жизнь казалась размеренной и
относительно безопасной. "В те времена много представителей русского
дворянства бежали сюда, - пишет Фазиль Искандер, - ...это было своеобразной
полуэмиграцией из России. Их здесь почти не преследовали, как почти не преследовали
и местных представителей этого сословия. Я думаю, здесь сказались и закон
дальности от места взрыва, и более патриархальная традиция всех сословий,
которой... подчинялась и новая власть. Настоящее озверение пришло в 1937 году,
но тогда оно коснулось всех одинаково".
В 1923 г. там, в Тифлисе, у
Николая и Риммы Каменских появился на свет их единственный сын - автор этих
строк. Вскоре Николая Сергеевича с семьей направили в заграничную командировку
в Иран, где он проработал около двух лет. По возвращении он трудился в
различных республиканских учреждениях Грузии, в том числе старшим экономистом
наркомата торговли (1938 г.), старшим научным сотрудником Музея искусств (1939
г.). Но в свободное время пополнял свою библиотеку книгами по специальности -
восточным языкам и восточной литературе - главному делу его жизни. Мать
рассказывала мне, как два раввина, завидев на улице отца, вежливо
приветствовали его, и один другому сказал: "Вот дворянин, славянин,
христианин, а древнееврейский изучил лучше нас с вами".
Но тут в судьбе скромного
востоковеда произошел новый неожиданный поворот. Ему предложили стать кадровым
командиром Красной Армии, хотя трудно сказать, как именно он попал в поле
зрения штаба Закавказского военного округа. По-видимому, Разведывательное
управление РККА крайне нуждалось в высококвалифицированных
специалистах-переводчиках. Теперь отец шел на службу в военной форме; на
петлицах у него было по одной капитанской "шпале". Но с тех пор
сделался еще молчаливее. Правда, думаю, каких-либо сомнений в правильности
сделанного шага Николай Сергеевич не испытывал: не являясь сторонником нового
общественного строя, он добровольно вступил в Красную Армию, так как был готов
отдать свои знания и силы для защиты страны от внешних врагов, в этом он видел свой
воинский долг перед Отечеством.
22 июня 1941 г. застало
Николая Каменского в том же штабе ЗакВО, войска которого продолжали оберегать
южные рубежи СССР. Вскоре отец включился в организацию нового дела - ввода
частей Красной Армии в Иран 25 августа 1941 г., поскольку Москва не очень
доверяла Тегерану. Вот небольшое наблюдение. Летом 41-го в школу младших
командиров, где учился и я, проходя ускоренный курс подготовки
радиотелеграфистов, прислали роту, состоявшую из азербайджанцев. Их в еще более
сжатые сроки, чем нас, по существу наспех, обучали радиоделу, чтобы потом
распределить по десантным группам, предназначавшимся для заброски в Иран (для
захвата мостов и железнодорожных узлов) до подхода основных сил РККА. В
подготовке и проведении этой операции, кстати, почти неизвестной до сих пор,
участвовал и отец.
На Кавказе, еще не ставшем
прифронтовой территорией, в это время появился эвакуированный Военный институт
иностранных языков Красной Армии (ВИИЯКА). Николая Сергеевича пригласили на
работу в это военно-учебное заведение. Вместе с вузом отец переехал сначала в
Баку, а затем в Москву (1943 г.). Он временно остановился у своей сестры Ирины
Сергеевны. Здесь мы с ним и увиделись во время войны. Нашу воинскую часть
перебрасывали с одного фронта на другой через столицу. Я получил отпуск на один
день. Встреча была, с одной стороны, радостной: я отвык не только от отца,
которого нашел поседевшим, но еще вполне бодрым, не только от близких мне
людей, но даже от асфальта под ногами, от окон, уже не затемненных обязательной
светомаскировкой, от уютной лампы под абажуром над столом. Вместе с тем было и
грустно. Я ощущал перед Ириной Сергеевной нечто вроде вины за то, что ее сын,
мой друг детства и двоюродный брат Валя. погиб, а я - нет.
В ВИИЯКА отец служил до конца
жизни. Он получил звание подполковника, приобрел большой авторитет. Начал
заниматься наряду с педагогической и научной работой (по написанным им
учебникам учатся до сих пор). Бывшие курсанты Военного института, с которыми
мне приходилось встречаться в разное время, не сговариваясь, вспоминали прежде
всего его на диво огромную эрудицию. Он и в самом деле знал очень много:
историю не только того или иного языка, который преподавал (отец в совершенстве
владел несколькими европейскими и восточными языками), но и народа, на нем
говорящего, его религию, а заодно и философию этой религии. Но сам продолжал
держаться в тени. В Коммунистическую партию, как это было принято в те годы в
среде интеллигенции, он не вступил.
Погиб Николай Сергеевич
трагически. 13 июня 1951 г. его нашли висящим в петле в комнате, где он жил.
Военная прокуратура определила случившееся как самоубийство...
...Вспоминая своего отца, я
вижу его всегда сдержанным, корректным по отношению ко всем окружающим, в том
числе и по отношению к своим близким. Он всегда держал дистанцию. Так ему легче
было наблюдать, оценивать, размышлять. Как бы заняв круговую оборону, он
бдительно охранял свою "внутреннюю территорию" от вторжения извне.
Наверняка, слишком много потаенного хранила душа Николая Каменского -
подполковника Советской армии и... графа, бывшего воспитанника Пажеского
корпуса...
Опубликовано в Независимом военном
обозрении от 22.02.2002.
Оригинал: http://nvo.ng.ru/history/2002-02-22/5_aristocrats.html